Он запнулся. Мысль ожгла, как удар плети по лицу. Ведь тогда, зимой, иные – тот же Путислав, Обаюн, сам Лукома – стояли за то, чтобы собрать ратников и помочь Деревам.

«Ингорь на веку своем сколько земель примучил, – напоминал Лукома. – Тех, кто в полуденной стороне живет, близ Днестра. И трех лет не прошло, как смолянами кияне завладели…»

«У смолян тоже русский князь правил, то змия змию уела, нам что за печаль?» – отвечал тогда Благожит.

«А ныне Ингоря Марена в ступе увезла, сын его на стол восходит, – поддерживал Лукому Ведень, вуйный брат Кариславы. – Юн Святослав, а жадность, сам видишь, вперед него родилась. Жениться не успел – а уже на Дерева ратью идет. Не укротить его сейчас – и нас в покое не оставит».

Но зимой вече решило все же не вмешиваться. Кто же захочет лезть в чужую драку, где голову можно сложить вот сейчас? На чужой земле, когда на свою, дайте божечки, гроза, может, и не придет?

И вот оказалось, что они были правы – мудрый Лукома, храбрый Путислав, боязливый, но предусмотрительный Обаюн. А он, князь, желавший уберечь ближников и родовичей от гибели на чужой войне, ошибся. Гроза все-таки пришла. Но теперь противостоять ей хотимиричам придется в одиночку – древляне разбиты, рассеяны, порабощены киянами.

– Дайте божечки, чтоб их мора уморила… – бормотал по привычке Благожит, будто проклятьями недругу выжимал тяготу из своей души. – Чтоб их удушка задушила… чтобы их давило задавило…

Как ни удручена и встревожена была Карислава, а тут низко опустила лицо и прижалась к затылку дочки, чтобы скрыть улыбку. Муж был старше ее лет на пятнадцать, но порой ей казалось, что на все пятьдесят.

– Семеюшка моя, да погоди ты так уж кручиниться! – взмолилась она. – Рассуди-ка. Ведь те отроки не ведают, сколько у Святослава войска с собой? Они сами ж руса не видели в глаза, им в Велесин через десятые руки гонцы донесли.

– Говорят, туча черная! – Благожит остановился и раскинул руки на пол-избы.

– Это страх за них говорит! Всякий гонец вдвое больше передает, чем сам услышал. Откуда Святославу тучу набрать? Зимой к нему родичи со своими дружинами на подмогу съехались – они уж давно все по своим гнездам разлетелись. Собирали ратников с земли Полянской – так ведь и полянам сеять надобно, весной они Святославу отроков не дадут. Да и земля Деревская ему недаром досталась. Вспомни, люди говорили, какая сеча лютая была под Искоростенем. Да не одна, а две! Там тысячи полегли! Не может у Святослава быть большого войска. Если только умеет из макова семени ратников делать, да больно молод для такой хитрости! Он отрок, едва опоясанный, ему меньше лет, чем Будимке! Неужто ты, муж зрелый, отец, перед отроком…

Карислава не посмела вслух упрекнуть мужа в трусости, но Благожит и не заметил. Он помнил Святослава – светлого и грозного, в доспехе и шлеме, в красном с золотом плаще, под красным стягом, сидящего на коне меж воевод, рослых и могучих, – будто солнце ясное, встающее меж каменных гор. Благожит не стыдился того, что оробел перед отроком. Это был не просто отрок. Великие силы за ним стояли.

– Ты думаешь, нет большого войска? – пощипывая бороду, Благожит с сомнением посмотрел на жену.

– Да и сам поймешь, только мысли успокой.

Когда родичи не слышали, Благожит охотно спрашивал мнения жены даже о вовсе не женских, казалось бы, делах. Карислава была умна, но, что важнее, не так легко падала духом. И, хотя Благожит сам обучался у мудрых старцев, ему все казалось, что Толкун-Баба наделила Кариславу каким-то особым знанием. Даже когда та молчала, ему мерещилось в этом молчании загадочная осведомленность.

Князь наконец перестал метаться по избе и сел. Помолчал.

– Не поймешь, что и делать, – развел руками он. – Коли у Святослава мало войска, так чего же хочет? Мы ведь не так просты. Наши деды русам дани не давали, и мы против дедова уклада не пойдем. Наши боги за нас встанут, наши деды нам оборона. Тын железный от земли до неба и еще на тридцать три сажени вглубь…

Деды были такой же обыденной – хоть и не живой – частью всякого рода, как те ближники, что владели земным его наследием сейчас. Всякий вырастал среди преданиях о них, всякий носил имя кого-то из дедов, данное по строгому счету колен. Дедов ежегодно «принимали в гостях» и угощали на Осенинах дома, а по весне сами навещали на жальнике и разделяли с ними трапезу там. «Дед» и «Баба» с деревянными ликами стояли возле каждой избы, на велики-дни на них надевали плат и шапку, тем самым оживляя, и подносили по ложке от всякого кушанья. В мыслях всякого они неизменно были рядом. И когда пришла гроза, Благожит рассчитывал на помощь дедов так же твердо, как если бы под рукой его была многотысячная рать.

– Деды бы вот как рассудили, – заговорила Карислава, видя, что муж поуспокоился, – ты прикажи, сказали бы, рать скликать, а тем временем вышли мужей верных и разумных русам навстречу. Пусть спросят: зачем пришел с ратной силой, зачем наши веси разоряет? Зачем мир порушил, богов не побоялся? Что бы ни ответил – а у тебя и войско уже будет.

– Сенокос вот-вот, люди косы вострят, – вздохнул Благожит. – Да делать нечего. Деды мудры, я от них иного и не ждал. Передам мудрой чади – как им поглянется. А отроков разошлем. Где Будимка?

Карислава не ответила, оставляя ему вспомнить самому. Благожит вспомнил и досадливо вздохнул.

– Скажу, чтобы с Лукомой вместе домой шел. Погулял, пора за дело приниматься.

* * *

Княжича Будимира отцовские посланцы – отроки Лоб и Лелёшка – обнаружили в укромном месте у реки. Искать им пришлось долго: окрестности своего зимнего обиталища они знали отлично, но привыкли видеть их в зимнем снеговом уборе. Теперь же, в пышной зелени поздней весны, все казалось новым и незнакомым. Они и не знали, что под старыми ивами есть песчаная полянка, где можно сидеть почти как в шалаше, наблюдая за рекой. Так и прошли бы мимо, если бы Будим сам им не свистнул.

– Чего здесь шныряете? – окликнул он приятелей, когда они в удивлении обернулись. – Не заблудились, звереныши? Летом не ваши здесь угодья.

Отчасти он был прав: после того как Велес затворяет волкам пасти, отрокам здесь было не место. Каждую зиму подростки Хотимировой волости проводили в лесу: дед Лукома обучал их приемам ловитвы, обращению с оружием, плетению тенет – на птицу, на зайца, на волка, – старинным песням и сказаниям, и той части ворожбы, что творится мужчинами. Рожь, к примеру, баба, а овес – мужик, и только мужи ведают, с каким приговором его сеять. И какое применение имеют твои порты, когда отправляешься сеять лен, и что при этом надлежит внутрь положить…

Сам Лукомир в лесу обитал круглый год, и при нем еще несколько человек – из тех, кто так или иначе не прижился в роду, был изгнан за какие-то провинности или сам сбежал. Но отроков он на лето распускал по домам: для них находилась работа при скотине и в лугах. Поэтому Лоб и Лелёшка, месяц спустя вопреки обычаю вернувшись в дедовы владения, чувствовали себя неловко, будто нарушители межей.